Виталий Полищук - И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной
Я мычал, раскачивал головой, и не знал, куда деваться от всего, что я натворил за эту дикую ночь…
А Юлька вдруг положила свою руку мне на голову, прильнула ко мне и стала шептать:
– Не держи ничего в себе, успокойся, ничего плохого не было… Это был не ты, это была твоя боль и недоумение от того, что все произошло так нелепо… Не думай обо мне, все хорошо…
И этим она сделала мне еще больнее, и я повернулся к ней, чтобы объясниться, но вместо этого вдруг обнял, прижал к себе, и ее упругая грудь, ее тело, вся она вдруг вызвали у меня новое желание.
А Юлька почувствовала это (Еще бы! Когда мы лежим, прижавшись друг к другу голые!!!), и прошептала, отодвигаясь от меня и улыбаясь:
– Дай мне хотя бы в ванную сходить, помыться. И простыни нужно поменять. Да и тебе помыться бы не мешало… Толя, давай я тебя искупаю!
И она, стоя на коленях на кафельном полу ванной, нежными движениями обмывала меня, и при этом смотрела на меня с таким состраданием, что я не удержался – заплакал, уткнувшись лицом ей в живот…
– Поплачь, поплачь, тебе полегчает… Монасюк, гад ты такой, что же ты со мной-то делаешь…
И мы плакали оба, а потом, лежа голые и неприкрытые ничем на свежезастеленной постели, мы любили друг друга, и я старался быть осторожным, потому что боялся того, что я натворил с ней ночью. И поэтому я шептал:
– Юленька, милая, тебе не больно? Прости меня, прости меня, пожалуйста… Ты только не уходи, не бросай меня сейчас одного…
И слышал в ответ шепот:
– Все хорошо… Толик, как же я люблю тебя… Спасибо тебе, любимый мой…
Мы любили так друга друга два дня. Мы прерывались лишь, чтобы вымыться в ванной, сменить белье и иногда – забегали на кухню и, стоя, прикрытые лишь простынями, торопливо ели и пили что-то. И тут же снова валились в постель, и я снова слышал горячечный шепот Юльки: «Толик, любимый мой…»
А иногда – наоборот: «Монасюк, что же ты со мной творишь, паразит ты такой? Что я потом без всего этого буду делать?» И при этом она прижималась ко мне так, словно хотела слиться со мной воедино навсегда.
А на третий день утром я проснулся и увидел, что Юли нет, а на столе лежит записка:
«Монасюк! Проблему нужно решать в корне, а все что мы делаем – это не решение, это паллиатив.
Я уехала за Варькой. Не сомневайся – я ее тебе привезу. Будь мужиком, возьми себя в руки, и убери все – перестирай все простыни, перемой посуду и уничтожь все следы пребывания женщины у тебя в квартире.
Иначе она не поверит, что это была я, а подумает на твою Разину. И вот тогда ты точно потеряешь свою Рукавишникову.
Чудновская»
Фамилия была подчеркнута тремя линиями – Юлька была верна себе, это она так показывала свое превосходство над Варькой!
Они стояли передо мной в дверях, обе, такие разные и одновременно такие одинаковые!
Может быть, их роднило чувство, которое они испытывали ко мне?
– Мы пройдем? – сказал Юлька, отодвинула меня одной рукой в сторону, и ведя Варю за руку, провела ее в мою комнату.
Потом вышла ко мне в прихожую и негромко сказала:
– Если хочешь сохранить ее – немедленно переспи с ней! Она – из категории девчонок, которые только после этого чувствуют себя собственниками! Понимаешь? Не ты будешь обладать ею, а она тобой! Без этого, Толя, она подсознательно думает, что ты не интересуешься ею, а значит – у тебя может быть другая женщина!
Монасюк, ну, не будь ты гадом, не мучай девчонку! На, это гормональный препарат от беременности, пусть использует, как написано в инструкции. А я пошла!
Но я придержал ее.
– Юль, а как же ты… Мы же с тобой…
Она остановилась, подошла ко мне и положила руки мне на плечи.
– Толя, после той истории я не могу иметь детей. Вообще!
И она побежала вниз по лестнице, но на миг остановилась и повернув ко мне лицо, на котором была какая-то горькая, что ли, улыбка, сказала:
– Ладно, Монасюк, не переживай за меня! Я ваших детей воспитывать буду!
И убежала. А я стоял и думал, что какие же дураки мужики, которые сравнивают женщин с самками, называют блондинок дурами…
Сзади неслышно подошла Варя и обняла меня.
– Пойдем, Толь, – сказала она. – Юля права: сегодня ты от меня никуда не денешься…
Ну, Юлька! Она и Варьку убедила в том, что ей со мной нужно обязательно переспать.
Варя стояла передо мной с бледным лицом, а я раздевал ее. Я снял с нее бюстгальтер, а когда она попыталась прикрыть груди руками, я убрал их и нежно поцеловал сначала одну грудь, потом вторую. Потом я разделся сам, оставшись лишь в трусах, и только после этого я уложил Варю в кровать и аккуратно снял с нее трусики…
Я проснулся от того, что мне что-то щекотало лицо. Было еще темно, но я разглядел в темноте комнаты лицо Варьки и понял – что-то случилось!
– Что такое, Варь? – спросил я. И услышал в ответ:
– Я тебя люблю… Я тебя так люблю… И я соскучилась…
– Варюша, ты теперь взрослая. Так что – без всяких там смущений – иди прими гормон…
Так мы фактически поженились… И заставила нас сделать это Чудновская Юлька, которая настолько сильно любила нас обоих, что на полном серьезе собиралась воспитывать наших детей…
Глава 15-я. Свадьба, свадьба, кольца, кольца…
1967—1969 г.
Я шел пешком по улице Юрина, спускаясь вниз к вокзалу. Было шесть часов утра.
По дороге мне попадались первые редкие пока еще прохожие – на работу люди пойдут и поедут часов позже. Ну, а еще спустя полчаса после этого в автобусах и трамваях будет не протолкнуться – народ начнем великое ежедневное переселение от места обитания – к месту созидания. На заводы, фабрики, в учреждения и организации направятся десятки тысяч людей.
А после четырех часов дня начнется обратное движение – к местам обитания: в свои дома и квартиры.
Прилив – и отлив. И снова – прилив… И отлив.
Как Мировой океан вечен и незыблем, и его приливы и отливы существуют века, так и жизнь в нашей стране.
Так мы все думали тогда. Но – не я (я ведь знал все, что будет наперед!), и не спеша двигался к железнодорожному вокзалу. Здесь, на пересечении Социалистического и Новой, возле магазина «Электротовары», рано утром уже стояли старушки с цветами.
Я шел «частным сектором» (район застройки одноэтажными частными домами) и глубоко вдыхал чистый прохладный воздух, еще слегка пахнувший ароматом сирени – один из сортов ее, с мелкими цветочками коричневатого цвета, отцветал позже всех, и кое-где еще наполнял утренний воздух своим ароматом.
Поторговавшись, я купил за два рубля три роскошных белых гладиолуса и отправился назад.
Варька проснулась около половины девятого. Сегодня был хороший день – мне не нужно было куда-то спешить, родители отдыхали в Крыму, так что я успел приготовить завтрак и минутами пятнадцатью ранее заглянул в свою комнату.
Варька делала вид, что спит. Она лежала лицом ко мне, и я прекрасно видел, как подрагивают ее веки и губы – она сдерживала смех.
И я, прикрыв дверь, пошел варить кофе.
Я занес ей поднос, на котором стоял кофейник, тарелочка с бутербродами. Я поставил его на свой стол, потом принес букет гладиолусов в высоком вазоне, поставил его здесь же и включил «Чайку», убавив до минимума громкость.
И, подойдя к кровати, сказал, наклоняясь к копне золотистых волос, прикрытых простыней:
– Вставай, соня!
И услышал визг, и почувствовал, как меня схватили за шею и тащат вниз, и прижимают к чему-то горячему и пахнущему утренним женским телом… Я улыбнулся и принялся гладить его руками, ласкать губами, и даже зубами, покусывая наиболее аппетитные и мягкие части…
Потом прошептал в маленькое розовое ушко:
– Таблеточку не забудьте употребить, для здоровья, так сказать…
И услышал шепот:
– Ну, не надо, Толюсик, не хочется вставать, а хочется…
Я решительно освободился, поднял ее на руки и, как она была, обнаженную, понес вон из комнаты к прихожей с ванной со словами:
– А вот я сейчас сам эту таблеточку…
– Нет! – взвизгнула Варька и мигом оказалась на ногах. – Я сама!
И моментально скрылась за дверью ванной. Где на полочке настенного зеркала утром я, когда умывался, упаковку гормонов и углядел.
Я вернулся в комнату, и пока Варьки не было, быстро поменял постельное белье. Потом принес из кухни табурет, поставил его к изголовью, а на него поднос.
И крикнул в сторону прихожей:
– Я закрыл глаза – пробегай!
Раздался шорох, потом меня повалили на постель, и мне пришлось быстро раздеться, потом я нырнул в душистое и восхитительное безумство и долго не желал выныривать.
Мы любили друг друга долго и ласково. И я шептал при этом: «Радость моя, счастье мое, любовь моя», и чувствовал, как у Варьки по лицу текут от счастья слезы, и слизывал их языком, и шептал, и ласкал ее.
